В немецком журнале «Шпигель» опубликовано большое интервью с великим русским писателем Александром Солженицыным.

Александр Исаевич рассуждает о судьбе современной России, ее непростых отношениях с Западом, дает оценку действиям политиков — от Горбачева до Путина. Мы полагаем, что сказанное Солженицыным имеет большое общественно-политическое значение, и с разрешения Александра Исаевича знакомим сегодня читателей «КП» с выдержками из этого интервью.

…«Шпигель»: Нынешний Президент России называет распад Советского Союза крупнейшей геополитической катастрофой XX века. Он говорит, что пора заканчивать самоедское копание в прошлом, тем более что извне предпринимаются попытки пробудить у россиян необоснованное чувство вины. Разве это не пособничество тем, кто и без того хочет, чтобы забылось всё, что происходило во времена Советов внутри страны?

Солженицын: Ну Вы же видите, что и повсюду в мире растёт тревога: как Соединенные Штаты, ставшие в результате геополитических изменений единственной сверхдержавой, справятся со своей новой, монопольно-ведущей мировой ролью.

Однако смею надеяться, что эта нездоровая стадия скоро пройдет, и все народы, испытавшие на себе коммунизм, осознают именно в нем виновника столь горького пятна своей истории.

«Шпигель»: Включая русских.

Солженицын: Если бы мы все смогли посмотреть на собственное прошлое трезво, то у нас в стране отпала бы ностальгия по советскому строю, которую проявляет менее пострадавшая часть общества, а у стран Восточной Европы и бывших советских республик — желание видеть источник всех зол в историческом пути России. Не надо никогда личные злодейства отдельных вождей или политических режимов ставить в вину российскому народу и его государству или приписывать их «больной психологии» русского народа, как это нередко делается на Западе. Эти режимы смогли держаться в России, только опираясь на кровавый террор. И вполне очевидно: лишь чувство осознанной, добровольно признанной вины может быть залогом выздоровления нации. В то время как несмолкающие упреки извне скорее контрпродуктивны…

«Шпигель»: Вашим двухтомником «200 лет вместе» Вы недавно предприняли попытку преодолеть табу, долгие годы запрещавшее обсуждать совместную историю русских и евреев. Эти два тома вызвали на Западе скорее недоумение. Там Вы в подробностях описываете, как в царское время еврей-трактирщик обогащался, используя нищету пьющих крестьян. Вы называете евреев передовым отрядом мирового капитала, шедшим в первых рядах разрушителей буржуазного строя. Из Ваших богатейших источников действительно извлекается вывод, что евреи больше, чем другие, несут моральную ответственность за провалившийся эксперимент с Советами?

Солженицын: Я как раз не делаю того, на что намекает Ваш вопрос: не призываю к какому-либо взвешиванию или сравнению моральной ответственности одного и другого народа и тем более отрицаю ответственность одного народа перед другим. Весь мой призыв — к само-осмыслению. В самой книге Вы можете получить ответ на Ваш вопрос:

«…Приходится каждому народу морально отвечать за всё своё прошлое — и за то, которое позорно. И как отвечать? Попыткой осмыслить — почему такое было допущено? в чём здесь наша ошибка? и возможно ли это опять? В этом-то духе еврейскому народу и следует отвечать и за своих революционных головорезов, и за готовные шеренги, пошедшие к ним на службу. Не перед другими народами отвечать, а перед собой и перед своим сознанием, перед Богом. — Как и мы, русские, должны отвечать и за погромы, и за тех беспощадных крестьян-поджигателей, за тех обезумелых революционных солдат, и за зверей-матросов…»

«Шпигель»: Как Вы оцениваете время, в течение которого у власти находится президент В. В. Путин, — в сравнении с его предшественниками, президентами Б. Н. Ельциным и М. С. Горбачевым?

Солженицын: Горбачевское правление поражает своей политической наивностью, неопытностью и безответственностью перед страной. Это была не власть, а бездумная капитуляция её. Ответные восторги с Запада только подкрепили картину. Но надо признать, что именно Горбачев (а не Ельцин, как теперь звучит повсеместно) впервые дал гражданам нашей страны свободу слова и свободу перемещения.

Ельцинская власть характеризовалась безответственностью перед народной жизнью не меньшей, только в других направлениях. В безоглядной поспешности скорей, скорей установить частную собственность вместо государственной — Ельцин разнуздал в России массовое, многомиллиардное ограбление национальных достояний. Стремясь получить поддержку региональных лидеров, он прямыми призывами и действиями подкреплял, подталкивал сепаратизм, развал российского государства. Одновременно лишая Россию и заслуженной ею исторической роли, её международного положения. Что вызывало не меньшие аплодисменты со стороны Запада.

Путину досталась по наследству страна разграбленная и сшибленная с ног, с деморализованным и обнищавшим большинством народа. И он принялся за возможное — заметим, постепенное, медленное — восстановление ее. Эти усилия не сразу были замечены и тем более оценены. И можете ли Вы указать примеры в истории, когда меры по восстановлению крепости государственного управления встречались благожелательно извне?

«Шпигель»: То, что стабильная Россия и Западу выгодна, постепенно стало ясно для всех. Но одно обстоятельство нас удивляет более всего. Всякий раз, когда речь заходила о правильном для России государственном устройстве, Вы выступали за гражданское самоуправление, противопоставляя эту модель западной демократии. После семи лет правления Путина мы наблюдаем движение в совершенно противоположном направлении: власть сосредоточена в руках президента, все ориентировано на него; оппозиции почти не осталось.

Солженицын: Да, я неизменно настаивал и настаиваю на необходимости для России местного самоуправления, при этом нисколько не «противопоставляя эту модель западной демократии», напротив — убеждая своих сограждан примерами высокоэффективного самоуправления в Швейцарии и Новой Англии, которые я наблюдал своими глазами.

Но Вы смешиваете в Вашем вопросе местное самоуправление, возможное только на самом нижнем уровне, где люди лично знают избираемых ими управителей, — с региональной властью нескольких десятков губернаторов, которые в ельцинский период вместе с центром дружно давили любые начала местного самоуправления.

Я и сегодня весьма удручен той медленностью и неумелостью, с какой происходит у нас выстраивание местного самоуправления. Но оно всё-таки происходит, и если в ельцинские времена возможности местного самоуправления фактически блокировались на законодательном уровне, то сейчас государственная власть, по всей её вертикали, делегирует всё большее число решений — на усмотрение местного населения. К сожалению, это ещё не носит системного характера.

Оппозиция? — несомненно нужна и желаема всеми, кто хочет стране здорового развития. Сейчас, как и при Ельцине, в оппозиции разве что коммунисты. Однако, говоря «оппозиции почти не осталось» — Вы, конечно, имеете в виду демократические партии 90-х годов? Но взгляните же непредвзято: если все 90-е годы происходило резкое падение жизненного уровня, затронувшее три четверти российских семей, и всё под «демократическими знамёнами», — то ничего удивительного, что население отхлынуло из-под этих знамён. А сейчас лидеры тех партий всё никак не могут поделить портфели воображаемого теневого правительства.

К большому сожалению, в России ещё нет конструктивной, внятной и многочисленной оппозиции. Очевидно, что для её формирования, как и для зрелости других демократических институтов, понадобится больше времени и опыта.

«Шпигель»: Во время нашего последнего интервью Вы критиковали, что в Думе сидело лишь около половины депутатов, избранных напрямую, а доминирующее положение занимали представители политических партий. После проведенной Путиным реформы избирательной системы прямых мандатов не осталось вовсе. Это ведь шаг назад!

Солженицын: Да, я считаю это ошибкой. Я убеждённый и последовательный критик «партийного парламентаризма» и сторонник внепартийности избрания подлинных народных представителей, лично ответственных перед своими регионами, округами и могущих быть, при неудовлетворительной деятельности, отозванными со своих депутатских постов. Я уважаю, понимаю сущность объединений хозяйственных, кооперативных, территориальных, учебных, образовательных, профессиональных, производственных — но не вижу органичности в политических партиях: связь по политическим убеждениям может быть и не стойка, а часто и не бескорыстна. Лев Троцкий (в период Октябрьского переворота) метко выразился: «Ничего не стоит та партия, которая не ставит своей целью захват власти». Речь — о выгоде для себя, за счёт остального населения. Как и захват власти безоружный. Голосование по безликим партийным программам, названиям партий — фальшиво подменяет единственный достоверный выбор народного представителя: именного кандидата — именным избирателем. (В этом —
и весь смысл «народного представительства».)

«Шпигель»: Нужна ли России национальная идея, и как она может выглядеть?

Солженицын: Термин «национальная идея» не имеет чёткого научного содержания. Можно согласиться, что это — когда-то популярная идея, представление о желаемом образе жизни в стране, владеющее её населением. Такое объединительное представление-понятие может оказаться и полезным, но никогда не должно быть искусственно сочинено в верхах власти или внедрено насильственно. В обозримые исторические периоды подобные представления устоялись, например, во Франции (после XVIII века), Великобритании, Соединённых Штатах, Германии, Польше и др. и др.

Когда дискуссия о «национальной идее» довольно поспешно возникла в послекоммунистической России, я пытался охладить её возражением, что, после всех пережитых нами изнурительных потерь, нам на долгое время достаточно задачи Сбережения гибнущего народа.

«Шпигель»: При всём этом Россия нередко чувствует себя одинокой. В последнее время произошло некоторое отрезвление в отношениях России и Запада, в том числе и в отношениях между Россией и Европой. В чём причина? В чём Запад не способен понять современную Россию?

Солженицын: Причин можно назвать несколько, но мне интереснее всего психологические, а именно: расхождение иллюзорных надежд — и в России, и на Западе — с реальностью.

Когда я вернулся в Россию в 1994-м, я застал здесь почти обожествление Западного мира и государственного строя разных его стран. Надо признать, что в этом было не столько действительного знания и сознательного выбора, сколько естественного отвращения от большевицкого режима и его антизападной пропаганды. Обстановку сначала поменяли жестокие натовские бомбежки Сербии. Они провели чёрную, неизгладимую черту — и справедливо будет сказать, что во всех слоях российского общества. Затем положение усугубилось шагами НАТО по втягиванию в свою сферу частей распавшегося СССР, и особенно чувствительно — Украины, столь родственной нам через миллионы живых конкретных семейных связей. Они могут быть в одночасье разрублены новой границей военного блока.

Итак, восприятие Запада как, по преимуществу, Рыцаря Демократии — сменилось разочарованной констатацией, что в основе западной политики лежит прежде всего прагматизм, зачастую корыстный, циничный. Многими в России это переживалось тяжело, как крушение идеалов.

В то же время Запад, празднуя конец изнурительной «холодной войны» и наблюдая полтора десятка лет горбачёвско-ельцинскую анархию внутри и сдачу всех позиций вовне, очень быстро привык к облегчительной мысли, что Россия теперь — почти страна «третьего мира» и так будет всегда. Когда же Россия вновь начала укрепляться экономически и государственно, это было воспринято Западом, быть может, на подсознательном уровне ещё не изжитых страхов — панически.

«Шпигель»: У него возникли ассоциации с прежней супердержавой — Советским Союзом.

Солженицын: Напрасно. Но ещё прежде того Запад позволил себе жить в иллюзии (или удобном лукавстве?), что в России — юная демократия, когда её ещё не было вовсе. Разумеется, Россия ещё не демократическая страна, она только начинает строить демократию, и ничего нет легче, как предъявить ей длинный список упущений, и нарушений, и заблуждений. Но разве в борьбе, которая началась и идёт после «11 сентября», не протянула Россия Западу руку, явно и недвусмысленно? И только психологической неадекватностью (либо провальной недальновидностью?) можно объяснить иррациональное отталкивание этой руки. США, приняв важнейшую нашу помощь в Афганистане, тут же обернулись к России всё только с новыми и новыми требованиями. А претензии к России Европы почти нескрываемо коренятся в её энергетических страхах, к тому же необоснованных.

Это отталкивание России Западом — не слишком ли большая роскошь, особенно перед лицом новых угроз? В своём последнем интервью на Западе перед возвратом в Россию (в апреле 1994-го журналу «Форбс») я сказал: «Если смотреть далеко в будущее, то можно прозреть в XXI веке и такое время, когда США вместе с Европой ещё сильно вознуждаются в России как в союзнице…»

«Шпигель»: Через всё Ваше творчество проходит мысль о влиянии православия на русский мир. Как сегодня обстоят дела с моральной компетенцией Русской православной церкви? Нам представляется, что она вновь превращается в государственную церковь, каковой она была столетия назад — институтом, фактически легитимировавшим кремлёвского властелина в качестве наместника Божия.

Солженицын: Напротив, надо удивляться, как за короткие годы, прошедшие со времен тотальной подчинённости Церкви коммунистическому государству, ей удалось обрести достаточно независимую позицию. Не забывайте, какие страшные человеческие потери несла Русская православная церковь почти весь XX век. Она только-только встаёт на ноги. А молодое послесоветское государство — только-только учится уважать в Церкви самостоятельный и независимый организм. «Социальная Доктрина» Русской православной церкви идёт гораздо дальше, чем программы правительства. А в последнее время митрополит Кирилл, виднейший выразитель церковной позиции, настойчиво призывает, например, изменить систему налогообложения, уж совсем не в унисон с правительством, и делает это публично, на центральных телеканалах.

«Легитимация кремлевского властелина»? Вы, очевидно, имеете в виду отпевание Ельцина в кафедральном соборе и отказ от гражданской церемонии прощания?

«Шпигель»: И это тоже.

Солженицын: Что ж, это был, вероятно, единственный способ сдержать, избежать при похоронах возможных проявлений ещё не остывшего народного гнева. Но я не вижу никаких оснований рассматривать это как утверждённый на будущее протокол похорон российских президентов.

А что касается прошлого — Церковь возносит круглосуточные заупокойные молитвы по жертвам коммунистических расстрелов в подмосковном Бутове, на Соловках и в других местах массовых захоронений…