Секс-символ театра двухтысячных Анатолий Белый выплывает на сцену в инвалидном кресле. Он – король Лир, и на спартански оформленной сцене его ожидают три бородатые дочери в расшитых золотом кимоно. Так начинается спектакль, которого долго ждали, который ставил для МХТ культовый японец Тадаши Сузуки и премьера которого состоялась в эти выходные. Если в музыке есть стиль easy listening, созданный японской группой Pizzicato Five, то в театре есть стиль easy looking, созданный японским режиссером Тадаши Сузуки. Это театр, смотреть который легко. Постановки-миниатюры, длящиеся не более полутора часов, зарисовки с театральной натуры, совмещающие взгляд японца и взгляд европейца, знамениты во всем мире. Краткость, сочетающуюся с емкостью формы и неизменной красотой воплощения, повторить невозможно, это даже не сестра таланта, а мама гения. Гения, дающегося упорными часами и днями тренировок.

О технике Сузуки написаны тома, но повторить ее кажется невозможным. Легкость совмещена с напряженностью. Непринужденность отработана до каждого жеста. Шаг в сторону карается расстрелом. В резиденции Сузуки в Центре исполнительских искусств Шизуока (SPAC) актеры тренируются до изнеможения, от восхода до захода солнца. Эта театральная муштра хуже армейской. Актеры не только упражняют тело, дух и голос, но и продают программки и билеты, моют полы и готовят обеды. Сузуки спрашивают: не слишком ли он жесток со своей труппой. Ничуть, отвечает он, мы же художники, а не ремесленники.

Последние два месяца в центре Шизуока провели русские актеры. Впрочем, приглашение в Москву модного японца вряд ли можно считать большой неожиданностью. Как и руководитель МХАТа (минус А) Олег Табаков, Сузуки прекрасно умеет делать бабки на своих талантах. Худруки нашли друг друга – на предложение поработать в МХТ ведущий японский театральный режиссер откликнулся незамедлительно. Тем более что некогда уже ставил нечто похожее со своей японской труппой: на театральной Олимпиаде 2001 г. можно было увидеть оперу "Видения Лира", поставленную Сузуки по Тошио Хосокава. В этом спектакле весь Лир привиделся умирающему в психиатрической лечебнице старику. Логично было бы ожидать повторения банкета, однако уже на первом этапе – театрального кастинга – выбор Сузуки удивляет неожиданностью. Отметя в сторону убеленных сединами старцев, он выбирает на роль Лира как секс-символ театра, обаятельного красавца с отрицательной харизмой, молодого актера МХТ Анатолия Белого. Остальные роли – и это известно заранее – в его спектакле играют только мужики. Собрав всех мужиков в охапку, Сузуки уезжает в Японию. Тренировать свою гвардию до потери сознания, пока дух Шекспира не проникнет в них до самых костей.

И вот по прошествии многих месяцев репетиций и уже после японской премьеры Белый наконец выкатывает на сцену свою инвалидную коляску. Выходя (а скорее, выносясь) из стремительно раскрывающихся дверей декораций, его моментально предают Гонерилья (Роман Кириллов) и Регана (Дмитрий Куличков). Чем дальше, тем быстрее крутится действие, только иногда прерываемое поклонами-приседаниями, оригинальными дансами под европейскую музыку XVIII века. Миг – и Лир уже катит в бурю, сопровождаемым шутом-медбратом (точнее, медсестрой, но очень уж в братовом обличии), с увлечением читающим красную книжку. Грудастая санитарочка старательно произносит подсмотренные в книжке реплики, будто подыгрывая полоумному пациенту. А потом засмеется над его телом, почему-то радостно, хотя, быть может, этот смех можно счесть и злорадным. Битва между хорошим сыном Эдгаром и плохим сыном Эдмоном не займет больше одного взмаха самурайского меча. Весь "Лир" у Сузуки уместился бы на почтовой марке. Как сон, как видение, так же неожиданно кончившееся, как и наступившее.

Весь этот психиатрический дискурс только повторяет линию спектаклей Сузуки последних лет. Весь мир – больница, считает он, в которой все одинаково больны. Психиатрический вирус распространяется мгновенно и неотвратимо. И в какой-то момент все переворачивает с ног на голову: во внезапной инверсии мир оказывается больнее Лира. Сумасшедший король до боли пристально вглядывается в зал и судит его, как судит изгнавших его дочерей. Между беготней сестер-преступниц, предательством Эдмонта, гибелью Глостера, изгнанием моментально забытой Корделии и катаниями по сцене взад-вперед полоумного Лира как будто нет никакой видимой связи, кроме горы трупов в финале. Но, сам того не замечая, зритель вместо героев попадает под суд полоумного. Кельтская трагедия оборачивается Нюрнбергским процессом.

Эта задача – сыграть обличительную притчу вместо шекспировской драмы – не всегда оказывается под силу русским актерам. Так, красавцу Белому не хватает вокальных данных, а может и тренировок, чтобы прорычать свои монологи в зал с той яростью, как делают это у Сузуки японские актеры. А граф Глостер (Сергей Колесников) зачастую подменяет навязываемую ему пластику Сузуки знакомой пластикой классического Шекспира. Но нельзя сказать, что это портит спектакль. Пересаженный на русскую почву японско-европейский театральный гибрид приобретает новое качество, и понемногу картинка начинает оживать.

Используя язык сюрреалистов, Сузуки называет свои спектакли "встречей швейной машинки и зонтика". Их основная красота – в сращении, в компоте культур, за который Сузуки превозносят европейцы и презирают японцы: если Шекспир, то японские костюмы и музыка XVIII века, если Сирано де Бержерак – то самураи, танцующие менуэты. Театр Кабуки играет средневековые миракли, театр Но показывает "Эдипа". Но на сцене МХТ с зонтиком и швейной машинкой встретилось что-то третье. Матрешка? Медведь? Или просто опыт русского психологического театра? Несомненно одно: именно благодаря этому третьему "Король Лир" делается премьерой, которую нельзя пропустить.

Алла ВЕРДИ, 01 ноября, 06:23